Встрече в Швейцарии в феврале - марте 1945 года предшествовало множество событий. Наверно, их отсчет можно начать с конца 1943 года, когда Карла Вольфа назначили высшим руководителем СС и полиции в оккупированной нацистами Северной Италии. Заняв этот пост, он смог начать налаживать контакты с Ватиканом.

В мае 1944 года Карл Вольф был принят папой римским, которому заявил, что «крайне сожалеет о войне против Запада, вследствие чего напрасно проливается кровь европейских народов, которая вскоре будет необходима для решающего противоборства с Востоком и коммунизмом». Именно через Ватикан, в частности с помощью миланского кардинала Шустера, Карл Вольф установил первые контакты с представителями западных держав. Затем в его руки попали бумаги о связях с Западом арестованных эсэсовцами «деятелей 20 июля» и руководителя Абвера Вильгельма Канариса.

Следующий этап подготовки переговоров с Западом начался 6 февраля 1945 года. В тот день Карла Вольфа вызвали для инструктажа в Берлин. Помимо Адольфа Гитлера, в совещании участвовали Иоахим Риббентроп, Генрих Гиммлер и их представители при Ставке фюрера - посланник В. фон Хевель и группенфюрер СС Герман Фегелейн. Фюрер одобрил идею переговоров, но не сообщил ничего конкретного.

Эти инструкции Карл Вольф получил в доверительной беседе с Адольфом Гитлером на следующий день. Тот поручил ему войти в контакт с западными державами на предмет достижения «временного перемирия на Западном и Итальянском фронтах».

Полномочия же, данные Карлу Вольфу «Кружком друзей Гиммлера», были более широкими. Они предусматривали возможность капитуляции немецко-фашистских войск перед англо-американцами, чтобы открыть последним дорогу в глубь Германии и таким образом добиться все той же цели (что и в случае «меморандума Риббентропа») - помешать дальнейшему продвижению советских войск.

Фактически представители деловых кругов предложили американцам возможность капитуляции подразделений Вермахта на территории Италии.

Для установления контактов с Лондоном и Вашингтоном Карл Вольф намеревался использовать канал, о существовании которого в Берлине прекрасно знали. С 1942 года в Швейцарии находился Аллен Даллес - специальный уполномоченный Управления стратегической службы (OSS) в Европе и будущий начальник Центрального разведывательного управления США. По данным, которыми располагали в Берлине, этот человек являлся прямым представителем правительства США, имевшим задание заниматься европейскими, особенно восточноевропейскими, проблемами».

Еще в феврале 1943 года Аллен Даллес встретился с близким к правящим кругам фашистской Германии князем Гогенлоэ и изложил ему в порядке зондажа позицию тех американских кругов, которые он представлял (Даллес на встрече выступал как «доктор Балл», Гогенлоэ - как «г-н Паульс»), Вот ее основные пункты:

«Германское государство должно остаться существовать как фактор порядка и восстановления, о разделе его или об отделении Австрии не может быть и речи… Путем расширения Польши в сторону Востока и сохранения Румынии и сильной Венгрии следует поддержать создание санитарного кордона против большевизма».

Даллес выразил согласие с государственной и промышленной организацией Европы на основе больших пространств, полагая, что федеративная великая Германия (подобно США) с примыкающей к ней Дунайской конфедерацией будет лучшей гарантией порядка и восстановления Центральной и Восточной Европы.

Однако он усомнился в том, что возбужденное общественное мнение на Западе примирится с Гитлером. В результате переговоров Даллеса с Гогенлоэ установились довольно прочные связи между OSS и представителями Генриха Гиммлера.

В ноябре 1944 года находившийся в Берне Даллес через итальянских промышленников, в частности Ф. Маринотти, генерального директора крупнейшего в Италии концерна по производству искусственных тканей «Сниа вискоза», и шефа известной фирмы «Оливетти», которые выступали в качестве посредников, получил из кругов СС предложение начать переговоры с целью достичь соглашения о прекращении военных действий в Западной Европе и объединении сил против Советского Союза.

К началу 1945 года Аллен Даллес уже имел контакты с руководителем VI управления РСХА Вальтером Шелленбергом, уполномоченным этого управления в Северной Италии В. Харстером и даже шефом РСХА Эрнстом Кальтенбруннером.

Карл Вольф и стоявшие за ним круги не без основания полагали, что именно Даллес окажется наиболее подходящим партнером для сепаратных переговоров. На Нюрнбергском процессе Кальтенбруннер показал, что его посредником в контактах с Даллесом являлся эсэсовец В. Хеттль, специализировавшийся на связях с реакционными кругами католической церкви. Таким образом, почва для переговоров Карла Вольфа с Алленом Даллесом была уже достаточно подготовлена.

Карл Фри́дрих Отто Вольф (нем. Karl Friedrich Otto Wolff ; 13 мая , Дармштадт - 15 июля , Розенхайм) - один из высших офицеров СС , обергруппенфюрер СС и генерал войск СС .

Биография

Сын советника суда. После окончания католической школы в Дармштадте в апреле 1917 года добровольцем отправился служить в армию. Участник Первой мировой войны на Западном фронте, лейтенант (1918). За боевые отличия награждён Железным крестом 1-го и 2-го класса. В 1920 году демобилизован, работал в банках и торговых фирмах во Франкфурте-на-Майне . В 1923 году женился на Фриде фон Рёмхельд, дочери крупного промышленника фон Рёмхельда, и основал собственную торгово-адвокатскую контору «Карл Вольф - фон Рёмхельд».

По поручению Генриха Гиммлера и Вальтера Шелленберга установил контакт с американцами через посредство Папы Римского Пия XII . 8 марта 1945 года встретился в Асконе (Швейцария) с группой американских представителей во главе с Алленом Даллесом , с которым обсудил вопрос о капитуляции итальянских и германских войск в Италии; после этой встречи имели место ещё несколько встреч в Цюрихе. 12 марта Вашингтон официально уведомил Москву о ведущихся переговорах; Сталин потребовал допуска к переговорам советских представителей, но получил отказ (как объяснял впоследствии посол США в СССР Уильям Гарриман , американцы опасались, что советские представители сорвут переговоры, ставя невыполнимые условия) .

Во время переговоров постоянно находился под давлением Генриха Гиммлера и Эрнста Кальтенбруннера - с одной стороны и Аллена Даллеса с другой. Американцы выражали сомнение в полномочиях К. Вольфа и в способности СС организовать капитуляцию немецких войск в Италии, находящихся в подчинении армейского командования (фельдмаршал Альберт Кессельринг). Вольфа неоднократно отзывали в Берлин, где от него требовали полной отчетности о переговорах. Однако открыть все детали переговоров он отказался, так как в случае неудачи попал бы под обвинение в государственной измене. Например, для подтверждения своих полномочий и намерений, он представил союзникам в Швейцарии карты дислокации немецких войск в Италии, что значительно облегчало американцам планы дальнейшего наступления на Апеннинах .

После войны

После капитуляции и оккупации Германии союзниками Вольф от оккупационных властей не скрывался, так как рассчитывал на компенсацию со стороны победителей. Ещё в начале переговоров в Швейцарии он дал понять союзникам, что в будущем правительстве Германии рассчитывает на пост министра внутренних дел. Однако вскоре он был интернирован американскими войсками и в 1946 году приговорён германским судом к 4 годам трудовых лагерей. В 1949 году был освобождён. Несмотря на известные потери, Вольф к 50-м годам ХХ в. достиг того же уровня личного благосостояния, который был у него в лучшие годы его службы в СС.

Награды

Немецкий крест в золоте (9 декабря 1944 года) .
Железный крест I класса (1914 год) и пряжка 1939 года .
Железный крест II класса (1914 год) и пряжка 1939 года .
Крест военных заслуг I степени с мечами .
Крест «За военные заслуги» II степени с мечами .
Почётный крест Первой мировой войны 1914/1918 с мечами .
Медаль «За выслугу лет СС» II класса (12 лет службы) .
Медаль «За выслугу лет в НСДАП» в бронзе (30 января 1941 года) .
Почётный знак «За заботу о немецком народе» I класса (28 мая 1940 года) .
Немецкий олимпийский почётный знак I класса (29 октября 1936 года) .
Медаль «В память 13 марта 1938 года» .
Медаль «В память 1 октября 1938 года» с планкой Пражский Град .
Медаль «В память 22 марта 1939 года» .
Золотой партийный знак НСДАП (30 января 1939 года) .
Немецкий национальный спортивный знак в серебре .
Спортивный знак СА в бронзе .
Шеврон старого бойца .
Великий офицер ордена Святых Маврикия и Лазаря (Италия) .
Командор ордена Святых Маврикия и Лазаря (Италия) (29 сентября 1937 года) .
Кавалер Большого Креста ордена Короны Италии (21 декабря 1938 года) .
Великий офицер ордена Короны Италии (29 сентября 1937 года) .
Кавалер Большого креста ордена Святого Саввы (Югославия) .

Свидетельства

По свидетельству советского писателя Юлиана Семёнова (автора «Семнадцати мгновений весны ») в послесловии к циклу «Позиция»: «Самого Карла Вольфа, обергруппенфюрера СС, начальника личного штаба Гиммлера, я не так давно разыскал в ФРГ, - вполне бодрый восьмидесятилетний нацист, ни в чём не отступивший от былых принципов расизма, антикоммунизма и антисоветизма: „Да, я был, есть и остаюсь верным паладином Фюрера “».

Образ в кино

Вольф широко известен в России благодаря советскому телефильму «Семнадцать мгновений весны» (1973), в котором его роль исполнил Василий Лановой . По свидетельству самого актёра, от Вольфа через Юлиана Семёнова была передана бутылка коньяка и признание, что Лановой был слишком худым для фильма.
В фильме 1983 года «Алое и чёрное » персонаж немецкого генерала Макса Хельма, роль которого исполнил Уолтер Готелл , был основан на биографии Карла Вольфа.

См. также

Напишите отзыв о статье "Вольф, Карл"

Литература

Залесский К. А. СС. Охранные отряды НСДАП. - М .: Эксмо , 2005. - 672 с. - 5000 экз. - ISBN 5-699-09780-5 .

Ссылки

Примечания

Отрывок, характеризующий Вольф, Карл

– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.

В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.

В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?

Часть Командовал